Архивариус (СИ) - Страница 13

Увидев корчму, он спешился и начал привязывать коня возле входа.

— Какой маленький лошадка! — прозвучал у него за спиной звонкий женский голос.

Девушка, сказавшая это на ломаном скандинавском, стояла и улыбалась, держа на плечах коромысло с ведрами. Скандинавские кони и правда были карликовыми. Наверно, она впервые видит их, подумал Ингви. Сняв с плеч тяжелое коромысло и пододвинув одно из ведер к «лошадке», девушка принялась гладить животное — в то время как конь, засунув морду в ведро с водой, пил и фыркал с явным удовольствием.

— Я немного говорить ваш язык… немного понимать наш посетитель, — пояснила девушка и, убежав к другому концу корчмы, стала проворно отпирать боковую дверь ключом из висящей у нее на поясе связки. — Лошадка лучше тут, — крикнула она, сделав знак рукой, и исчезла внутри.

Ингви сообразил, что девушка, должно быть, дочка владельца корчмы или же просто работает в ней по найму. А поскольку нередкими посетителями здесь являются заезжие шведы, то нет ничего удивительного в том, что она выучилась у них каким-то скандинавским словечкам и фразам. Выглядела она лет на пятнадцать, а в таком возрасте, рассуждал Ингви, чужеземный язык учится намного легче, чем… Ингви вдруг подумал о том, что ведь уже через месяц ему стукнет двадцать два.

— Спасибо, я сейчас! — крикнул он ей вслед.

Придумав, как лучше разместить коромысло на спине коня, он осторожно — боясь расплескать воду из ведер, одно из которых по-прежнему было полно до краев, — заковылял к отпертой двери, одной рукой опираясь на костыль, а другой придерживая движущуюся конструкцию.

Там, в просторном сарае с окном, под суетливое кудахтанье кур девушка показала, куда можно привязать коня.

— Мирослава! — донесся снаружи, откуда-то издалека, грозный женский окрик.

Он повторился еще раза два или три.

— Это мой мама, — сказала девушка. — Я надо работать. Пойдем!

Оставив коня наслаждаться свежим сеном, они вместе отправились в главный зал корчмы. Вскоре, сидя за столом на широкой скамье, Ингви уплетал поданный Мирославой ужин, запивая его медовухой, сваренной здесь же, в их семейной корчме.

И, как оказалось, опасения насчет ночлега были совершенно напрасны. Ближе к полночи, как он понял из объяснений Мирославы, столы в этом просторном зале сдвигаются в угол и помещение за небольшую сумму сдается под ночлег любому, кто готов спать на полу. Обычно набирается не меньше пяти путников, а в некоторые дни даже до двадцати. Матрас и одеяло выдаются за отдельную плату.

— Кстати, меня зовут Ингви, — улыбнулся он, протягивая Мирославе деньги за ночевку на матрасе с одеялом.

— А я Мирослава, — ответила она ему белоснежной улыбкой и почему-то покраснев.

Следующий день Ингви безрезультатно провел в поисках купца, который в ближайшее время вез бы свой товар на рынки Константинополя. Пообщавшись через нанятого переводчика с людьми, которые, по мнению Мирославы, могли что-то знать, а затем с людьми, к которым отослали люди, которые, по мнению Мирославы, могли что-то знать, — и даже с теми, к кому и они в итоге отослали, — Ингви уже был близок к отчаянию. Но на второй день удача вновь улыбнулась ему.

— Только про скотину на моем корабле забудь, — ударил купец кулаком по столу, смотря одним глазом куда-то направо от Ингви, а другим налево. — Не хочу больше слышать об этом. Переведи ему.

Переводчик перевел, и Ингви решил больше не искушать судьбу. Страшно уродливый и в добавок косоглазый купец уже завтра утром отправлялся с двумя своими судами в Витичев под Киевом, где в течение пары дней соберется торговый флот для совместного плавания в Константинополь. И путешествие это займет, по его словам, полтора месяца.

На изумленный вопрос Ингви, почему так долго, купец во всех красках описал ожидающие их на пути препятствия, сложнейшим из которых — но далеко не единственным — будет шестидесятикилометровый отрезок Днепра, где из-за порогов всем придется раздеваться и лезть в воду, чтобы кто-то нащупывал путь, а кто-то осторожно волок корабли, держа их за нос, борта и корму. Местами придется вообще вытаскивать корабли на берег и катить их, подкладывая брусья… одновременно отбиваясь от воинственных печенегов, обожающих устраивать в таких местах засады… В общем, подытожил купец, пользы от Ингви всё равно не будет никакой, поэтому пусть радуется, что его берут даже за деньги.

Поразмыслив, как лучше поступить с конем, Ингви решил временно оставить его у Мирославы, заплатив её отцу столько, сколько он за это потребует, и дав наперед столько денег на корм, сколько может понадобиться до наступления следующего лета. Возвратиться раньше — как уже понял Ингви — у него может не выйти. Днепр зимой замерзнет, а вернуться в Константинополь, совершив паломничество на Святую Землю, ему удастся, быть может, только поздней осенью.

— Если я вдруг вообще не вернусь… — хотел он было что-то сказать Мирославе, когда они оба стояли в сарае возле коня, поглаживая его по спине; но она не дала договорить.

— Я не хочу, чтобы ты завтра ехать.

Она коснулась его руки. Как будто случайно.

— …чтобы ты… никогда… ехать.

Ингви, поборов нерешительность, сжал ее ладонь в своей, и Мирослава, сделав шаг, прижалась к нему всем телом.

Затем, ни произнося больше ни слова, она ловким движением задвинула на двери засов и повела его за руку в дальний угол сарая — туда, откуда доносился запах стогов только что скошенной травы…

* * *

14-го сентября 1017 года, в праздник Воздвижения Креста Господня, в Иерусалиме можно было встретить сотни христианских паломников, прибывших сюда, в основном, из соседнего Египта и ближайших областей Византии.