И только Ингви, ехавший верхом и потому не так уставший, всё лежал и смотрел на эти звезды — такие огромные, что, казалось, до них можно дотянуться рукой, — прижимая к сердцу подаренный Мирославой во время их последней встречи амулет».
— Ну как? — интересуюсь я.
— Я что-то не понял, — говорит Денис, — почему ты о себе в третьем лице пишешь?
— А у нас истории только так рассказывались. Предания там всякие, саги. Такой-то пошел туда-то и сделал то-то и то-то. Никогда не слышал, чтобы рассказывали «я пошел и я сделал». Рука не поворачивается так писать. А какая разница? Я же для себя пишу. Как мне удобней, так и пишу.
— Я всё понял, — ехидничает Денис. — Тебе завидно, что о твоем братце Вагне сложили саги, а о тебе — нет. Вот ты и решил самостоятельно исправить историческую несправедливость.
— Очень смешно… Кстати, а вот и персонаж «саги».
Со мной по жетону связывается Филипп.
— У меня хорошие новости, — улыбается он с экрана.
— Я знал, что ты восстановишь стертые данные! — радуюсь я. — Ты настоящий компьютерный гений.
— Нет, погоди. Данные не восстановить. Но оказывается, такая же точно штуковина с утратой данных произошла в системе наблюдения двух других городов — в Риме и Париже. В одном из кварталов каждого города. И за тот же самый период — с часа до двух ночи! Ну, если считать по нашему времени. У них это было с одиннадцати до двенадцати.
— Что же здесь хорошего? Я не пойму.
— А то, что это указывает на какой-то синхронный сбой в системе. Непреднамеренный сбой, понимаешь?
— Непреднамеренный?!
— Ну да. Разве поступали сообщения об убийствах в Риме и Париже? Или каких-то других серьезных преступлениях, совершенных там с одиннадцати до полуночи?
— Эээ… нет вроде.
— Ну так вот. Ты ведь не думаешь, что в Риме и Париже данные были стерты специально для того, чтобы мы подумали, будто это непреднамеренный сбой?
— Послушай лучше, что я тебе скажу, Филипп. Десять минут назад я через андроида говорил со свидетелем. Денис вот уже знает…
Я киваю головой в сторону напарника, и Денис машет ему рукой. Филипп с экрана тоже здоровается с ним.
— Это его идея была, — продолжаю я. — Короче, поговорил я с одним мужиком, который ночью натолкнулся на предполагаемого убийцу в подъезде. Лысый, говорит, и с пышными усами. А приметы нам криминалист сообщила. И был тот тип не один, а вместе с рыжеволосой девицей. У нее длиннющие огненные волосы — до попы, говорит. Они стояли там в подъезде и спорили о чем-то, крича друг на друга. Он орал: «Надо вернуться за ней», а она ему: «Нет времени, не успеем до двух». Свидетель это хорошо запомнил.
— И это однозначно наш клиент, — встревает Денис. — «Вернуться за ней» означает: вернуться за маской, которую он обронил в квартире. Тут и думать нечего. Собственно, благодаря маске, мы и узнали от криминалиста приметы.
— Да, ты ведь еще не знаешь, — подхватываю я, — у криминалистов произошел компьютерный сбой. Пострадала программа, реконструирующая внешность по геному. Поэтому мы до сих пор и не поймали гада. А свидетель сможет прибыть в участок для изъятия зрительного образа только через два часа. Он сейчас к Олимпиаде готовится, рыцарь хренов… Филипп, будь добр, свяжись с китайцами в департаменте криминалистики, ладно? Узнай, что там у них и как. Ясно же, что их компьютеры и нашу систему мониторинга взломали из одного и того же места.
Филипп — переубежденный, по всей видимости, нашими совместными усилиями — кивает и уже собирается отключиться.
— Чуть было не забыл, Ингви. С Днем рожденья тебя! Долгих лет жизни! Надеюсь, мне никогда больше не придется тебя хоронить.
Полицейский автомобиль несет нас по кольцевой дороге к западному выезду из Москвы, и посреди зеленого поля уже виднеется белое здание энергостанции.
Там работал Радислав…
Туда выведавший у него что-то посредством пыток убийца мог добраться за десять минут…
(Ровно за столько дотуда от злополучного дома доедет наш автомобиль, судя по цифрам на дисплее. И это днем, при оживленном движении. Ночью наверняка и того быстрее).
Туда он мог проникнуть при помощи импланта Радислава в его отрезанной руке, украсть там что-то, а затем — за те же десять минут — вернуться обратно к дому и выбросить руку в мусорный контейнер…
Смерть, по словам криминалиста, наступила в час двадцать. А это означает, что всё вышеперечисленное убийца спокойно мог успеть проделать до двух.
И поскольку из квартиры Радислава ничего не пропало — об этом с уверенностью заявил Денис, поручивший Красимире тщательно осмотреть всё, пока я в андроиде искал свидетелей, — то не заглянуть на энергостанцию было бы просто глупо.
Не сидеть же сложа руки и не ждать целых два часа, пока мы получим зрительный образ!
— Давай-ка глянем, кем Радислав был в той жизни, — предлагает вдруг Денис.
— Зачем?
— Может быть, всё сразу прояснится. Ты, например, в курсе, сколько раз у нас тут Гитлера убивали?
— Нет. А кто это?
— Скажем так, крупнейший говнюк из моего времени. Ну, почти из моего. А ты что, совсем что ли историей не интересовался, когда тебя воскресили?
Я чувствую себя пристыженным.
— Впрочем, не суть, — говорит Денис. — Говнюк он и есть говнюк. Тиран, короче. Так его аж четыре раза Архив-Службе воскрешать приходилось! Представляешь, сколько человек на него зуб имели? Все убивавшие его были, конечно же, новичками на Ремотусе. Воскрес какой-нибудь немец, семью которого этот говнюк сгноил в концлагере, пожил денек-другой в Германском Штате, еще толком не адаптировался, не изжил все свои психологические травмы — и тут, бац, встречает на улице жизнерадостного такого и улыбающегося Гитлера, идущего по своим делам… И как только его не убивали! Последний раз, помнится, человек отодрал железный прут из ограждения, повалил этого говнюка на землю и бил по голове, пока все мозги не разлетелись по сторонам. После этого инцидента Гитлер сам попросил о смене внешности и имени.