Архивариус (СИ) - Страница 60

Подружки издают громкий возглас разочарования.

Быстро спустившись по веревке, я снова оказываюсь в той комнате.

Радислав лежит на полу лицом вниз. Рядом с ним валяется дымящийся пульт. Из пистолета также идет едкий черный дым. Мой развороченный андроид валяется неподалеку. Никаких повреждений, кроме вырванного источника питания, в нем не наблюдается. Выходит, пистолет даже не успел выстрелить — так мгновенно вся техника вышла из строя.

Я сажусь на корточки возле Радислава и хочу перевернуть его.

В этот момент кто-то, подойдя сзади, приставляет мне к горлу нож.

— Думал, ты один такой хитрый? — слышу я голос Радислава.

Вот это да. Похоже, он всё это время сидел в ванной с нейрошлемом на голове. Какой же я идиот.

— Бомбу тебе уже не включить, — отвечаю я, показывая на испорченный пульт.

Внезапно заломив мне левую руку, он убирает от горла нож и тут же заламывает правую. Усевшись на меня сверху, обматывает их за спиной скотчем, который, видимо, держал припасенным в кармане.

— С чего ты взял? Включается и вручную. — Он связывает мне скотчем ноги. — Видишь ту красную кнопку на белом корпусе?

Я, к сожалению, ее вижу.

Он снова приставляет нож.

— Однажды, — немного помедлив, говорит он, — я уже пускал тебе кровь из горла. Тогда, в 1017…

Радислав не отводит глаз с экрана на стене.

До запуска «Архивариуса» еще семь минут.

— Я всегда хорошо стрелял из лука, — продолжает он. — Это не раз пригождалось мне, когда печенеги выскакивали из засад возле Днепра… А ты знаешь, — он пару секунд смотрит мне в глаза, — если бы Мирослава вышла провожать тебя к пристани, когда ты садился на мой корабль, я бы разделался с тобой, пожалуй, еще в Киеве.

— Так это ты?! — я всматриваюсь в лицо Радислава, и только сейчас улавливаю отдаленное сходство с тем жутко уродливым и косоглазым купцом.

Вдобавок смутно припоминаю, что его действительно звали Радиславом.

А Денис, кажется, говорил, что в прошлой жизни потерпевший был «торгашом» из моего столетия.

— Воскресили меня на Ремотусе, конечно, уже красавцем, — поясняет он. — Уродство Архив-Служба расценивает как разновидность болезней, а болезни у нее подлежат искоренению.

— При чем здесь Мирослава? Я ничего не понимаю. И как ты вообще оказался там возле Иордана?

— О, конечно же ты ничего не понимаешь! Откуда тебе понимать? Ты и понятия не имеешь, что значит с детства жить таким уродом. Видеть, как люди в ужасе шарахаются от тебя. Чувствовать, как за спиной показывают на тебя пальцем. И понимать, что та единственная, которую ты любишь… та, ради которой ты отдал бы всё на свете… никогда не будет твоей… никогда…

— Ты любил Мирославу? — начинает медленно доходить до меня.

— На корабле, — продолжает он, — ты не рассказывал о ней. Даже когда начал немного болтать по-нашему. Я и понятия не имел, что вы вообще знакомы! — Радислав постоянно поглядывает на стену. — В Константинополе, очень удачно продав свой товар, я отправился в Софийский собор, чтобы вознести Богу благодарственную молитву. И повстречал там группу паломников, только что вернувшуюся из Иерусалима. Я скверно понимал по-гречески, но из их возбужденных выкриков сразу понял, что один из них — бывший уже много лет слепцом — прозрел, едва прикоснувшись к Гробу Господню! Он исцелился чудом, понимаешь?

— И ты тоже решил попробовать…

— Весь долгий путь до Иерусалима я пребывал словно в трансе. Я молился с утра и до ночи! Ведь сам Господь сказал: «Всё возможно верующему». Приближаясь к Святому Гробу, я уже твердо верил, что навсегда избавлюсь от проклятья своего уродства. Вера моя в это была непоколебима. И ты не можешь себе представить — никто не сможет представить! — всю глубину отчаяния, которое я испытал, едва осознав, что чуда не произошло.

Я молчу.

Что же мне делать с этим несчастным?

Руки и ноги у меня обмотаны скотчем. В руке у него нож. А нажав на ту красную кнопку, он сотрет в порошок всю планету.

Вот бы запуск «Архивариуса» сегодня по каким-нибудь техническим причинам не состоялся!

— И совершенно случайно, — продолжает он, — я увидел там в Иерусалиме тебя. Ты беседовал о чем-то со своим греческим дружком. Незаметно подойдя поближе, я подслушал ваш разговор. Вы говорили о Мирославе… Каково же было мне обо всём узнать! Вернувшись в Новгород, ты бы увез ее в свою чертову Данию — и я не смог бы даже видеть ее! Ты лишил бы меня даже этой, единственной радости в моей проклятой жизни. Допустить этого я не мог. Я поплелся на Иордан следом за вами, лишь поджидая удобного случая.

— Ты знал, что Мирослава внедрена Агентством?

— Разумеется, знал. Но когда понял, что внедрили именно ее — это было знаком свыше. Всевышнему было угодно подвергнуть меня испытаниям. Суровым испытаниям… Пытки током, на которые я добровольно пошел, — ничто по сравнению с тем, что я испытал за мгновения до этого! Когда услышал ночью звонок в дверь, открыл — и там стояла она… А я ведь впервые увидел ее с тех пор, как она сбежала из Новгорода.

Радислав снова смотрит мне в глаза.

— Ты знаешь, — говорит он, — в те мгновения, когда она стояла передо мной в том рыжем парике и предлагала скрасить одинокому мужчине ночь, я был близок к тому, чтобы пустить весь наш план псу под хвост. Я знал, что человек в маске должен вот-вот ворваться в квартиру и начать пытать меня. И я едва удержался от того, чтобы придушить его еще на пороге — а потом силой завладеть Мирославой. Видит Бог, каких усилий мне это стоило! Но я прошел все Его испытания!