Но тут же его посетила мысль, от которой он стал мрачнее тучи.
— Она вышла замуж за другого? Когда поняла, что я не вернусь.
— Я не знаю, — ответил Голос. — Ты сам спросишь у нее.
— А кто и почему меня убил?
— Этого я тоже не знаю. Видишь ли, благодаря информации из Архива, в принципе, можно было бы очень неплохо покопаться в мозгах каждого умершего. Ведь знание атомной конфигурации мозга позволяет нам, еще до воскрешения, создать его виртуальную модель… Можно залезть в воспоминания умершего и получить полную картину его жизни. Затем при помощи суперкомпьютеров сопоставить миллионы таких картин друг с другом — и тогда у нас в Архив-Службе были бы наготове ответы на все подобные вопросы… Но нам запрещено это делать из этических соображений. Ты же не хотел бы, чтобы так поковырялись в твоей личной жизни?
Ингви помотал головой.
— Ну так вот. Я даже понятия не имею, что это за Мирослава, о которой ты говоришь. Из воспоминаний умершего — из их виртуальной модели — мы извлекаем только имя и обстоятельства, при которых человек умер. Внешний облик реконструируется по виртуальной, еще не синтезированной, ДНК. Эти данные заблаговременно, за год до воскрешения, размещаются в Сети, и любой житель Ремотуса может найти там близкого ему человека. Затем желающие могут записаться на встречу с воскрешенным.
— Мирослава записалась или нет?! — закричал Ингви.
— Я не знаю. Отдел записи посетителей знает. Но встреча с посетителями будет уже через десять минут. Сам всех увидишь.
Тот, кого Ингви поначалу принял за самого Бога, оказался далеко не такой уж и всеведущей сущностью.
— А почему я тебя не вижу? Как тебя зовут?
— Я всего лишь один из работников Архив-Службы, общаюсь с тобой на расстоянии. Нам не положено сообщать о себе никакой личной информации. У тебя еще есть вопросы?
Ингви призадумался. Надо было как-то скоротать те десять минут, что отделяли его от встречи с неизвестностью.
— Какой сейчас год?
— 2809, — произнес Голос, видимо, не считая более необходимым каждый раз добавлять «от Рождества Христова». — 15-е сентября 2809 года. Если тебе интересно, то к реализации Проекта приступили пятьсот лет назад, первого января 2300 года. Ежегодно к жизни возвращали и продолжают возвращать по двести миллионов человек. Так что за эти пять веков, как нетрудно сосчитать, удалось воскресить сто миллиардов.
— Боже мой, откуда такие немыслимые цифры?
— Ну, это в твои времена на всей Земле проживало всего четыреста миллионов. А уже в 19-м веке население планеты перевалило за миллиард и с тех пор только росло. В 22-м веке, когда люди перестали умирать и размножаться, на Земле было уже четырнадцать миллиардов. Собственно, основная часть воскрешенных — это те, кто жили и умерли в 20-м и 21-м веках.
— И на Ремотусе хватает места для ста миллиардов человек?
— Хватает. Но это почти предел. Для продолжения Проекта подготовлена еще одна планета. Умершие в 9-м веке окажутся уже там.
— А на каком языке мы с тобой сейчас говорим и откуда я его знаю? — без всякой логической связи спросил Ингви.
— Общий язык человечества, был создан искусственно в 23-м веке. Его не требуется учить, загружается в мозг во время сна. В том числе — каждому воскрешенному. Чертовски удобная штука! Не представляю, что бы мы без нее делали.
— Какие на Ремотусе законы? — перепрыгнул Ингви к очередному вопросу.
— Гуманные, друг мой, гуманные, — засмеялся Голос. — Но ты не волнуйся: после встречи с посетителями тебя всё равно отсюда не выпустят, пока не пройдешь подробный инструктаж на эту тему.
— А что если я, — пришла вдруг в голову Ингви неожиданная мысль, — прямо сейчас залезу на это дерево и брошусь вниз головой? Ты, кажется, говорил о бессмертии. Преображенное тело и всё такое прочее.
— Ты разобьешься и умрешь. Но будешь вскоре воскрешен. Разумеется, только в этом смысле человек стал бессмертным — он неизбежно возвращается к жизни.
— А что если кто-то… не я, предположим, но кто-то другой… не хочет, чтобы его больше воскрешали?
— Это сложный вопрос, Ингви, — ушел от ответа Голос. — Я бы даже сказал, один из сложнейший вопросов, вставших перед человечеством с начала реализации Проекта. Может, я лучше успею ответить на что-нибудь попроще?
Ингви задумался на секунду-другую.
— Ну хорошо, — сказал он. — Как вы ведете войны, если всех убитых вскоре воскрешают?
— Никак. Когда в 22-м веке у людей появилась возможность жить вечно молодыми, никто еще и знать не знал про предстоящее воскрешение. Поэтому ценность человеческой жизни необычайно возросла, и войны прекратились. Подумай сам… — Голос помедлил, подыскивая для ошарашенного воина нужные слова. — Одно дело, когда ты знаешь, что всё равно умрешь через какие-то жалкие пятьдесят или семьдесят лет. Почему бы и не расстаться с жизнью чуть пораньше? Ради чего-нибудь. Но когда у тебя есть перспектива полноценно, в нестареющем и неболеющем теле, наслаждаться жизнью бесконечно долго — миллионы и миллионы лет! — а к тебе подходят и говорят: отправляйся-ка завтра на войну… Можешь представить себе, куда народ «послал» таких правителей? Причем это сделали абсолютно все. И те народы, чьи правители мечтали развязать войну, и те, кто мог подвергнуться нападению. Воевать — да и вообще без крайней на то необходимости подвергать свою жизнь опасности — было уже никого не заставить.
— Но как же жизнь после смерти?!
— А что жизнь после смерти? Как оказалось, вера в нее у человечества была сильна лишь тогда, когда люди были смертны. Она играла, так сказать, психотерапевтическую функцию. Тысячелетие за тысячелетием. А кроме того… О, да ты ведь еще не знаешь! — воскликнул Голос. — Еще в 19-м веке ученые выяснили, что человек — это вообще-то не что иное, как проэволюционировавшая обезьяна.