Ингви уже давно перестал чему-либо удивляться, но на всякий случай переспросил:
— Обезьяна?
— Ага. Палеонтологические и генетические доказательства появились еще в 20-м веке. Но после изобретения путешествий в прошлое эта научная теория стала уже простым эмпирическим фактом. Летательные аппараты, засланные на миллион лет назад, два миллиона, пять миллионов и так далее, дали подробнейшие видеоотчеты о постепенном превращении обезьяны в человека.
Ингви даже не стал говорить: «Какие миллионы, если миру шесть тысяч лет?».
— Ну, если быть точным, — поправился Голос, — не обезьяна, а обезьяноподобное существо. Но это неважно. От шимпанзе ты бы нашего с тобой пра-пра-пра-… и так очень много раз… прадеда вряд ли отличил бы. А этот наш предок, в свою очередь, развился из зверька, которого ты, скорее всего, принял бы за белку.
— Выходит, что в какой-то момент, — рассуждал Ингви вслух сам с собой, — Творец вложил в проэволюционировавшую обезьяну бессмертную душу. И тогда она стала человеком.
— Католическая церковь провозгласила это еще в 20-м веке… Теперь ты понимаешь? Никакие научные открытия и изобретения не способны опровергнуть христианскую веру. Даже если кажется, что они идут вразрез с тем, чему учили и во что верили тысячелетиями, просто изменяется толкование Библии. Однако после открытия животного происхождения человека — еще в 19-м веке — всё больше и больше людей переставали верить в присутствие в них некой «души». Они вообще переставали быть религиозными. До 22-го века такие люди оставались в подавляющем меньшинстве — хотя в отдельных странах, например, в твоей Дании, их было около половины. Но после обретения человечеством вечной молодости неверующих на Земле стало даже больше, чем верующих.
Неожиданно Ингви заулыбался:
— А у меня тогда есть вопрос.
— Задавай. До встречи с посетителями еще есть минуты.
— Целью этого вашего Проекта является воскрешение всех когда-либо живших людей, так?
— Так.
— Но если ученые не пользуются понятием «душа», то как вы определите, что цель Проекта достигнута? На какой именно «обезьяне» или, может быть, «полуобезьяне» вы остановитесь? Если Бог в один прекрасный день — пускай даже миллион лет назад — стал вкладывать в животные тела бессмертные души, то тогда существует некий четкий момент появления первого в истории человека. Другой вопрос, как этот день вычислить… Но, по крайней мере, он есть. А вот если…
— Не продолжай, я понял, — ответил Голос. — Это действительно интересный вопрос. «Архивариус» был отправлен на двести тысяч лет назад. В случайно выбранный день. Люди, анатомически подобные нам, то есть Homo sapiens, появились в эту эпоху. Да, ты прав, рано или поздно человечеству придется абсолютно произвольно решить, на ком конкретно завершить Проект. Самим решить, кто станет нашим «Адамом».
— Но ведь он непременно будет тосковать по своим родителям! — запротестовал Ингви. — И потребует их воссоздания! Я бы, например, не хотел, чтобы остановились на мне.
— Хорошо, а первая обезьяна «с душой» не будет тосковать по матери, вскормившей ее?
— Ну-у-у, — протянул Ингви, — по-видимому, в тот момент, когда Творец вложил в нее бессмертную душу, она внезапно ощутила себя Дитём Божьим, а не животным.
— Что ж, — не стал спорить Голос, — многие здесь на Ремотусе верят, что так оно и было. Но если и ты из их числа, то тебе-то что переживать за такую обезьяну?
— Тоже верно.
— Я тебе могу даже больше сказать, — разоткровенничался Голос. — Помнишь, «Архивариус» мониторит мозг человека с рождения?
— И?
— Соответственно, нерожденных младенцев воскрешать тоже никто не собирается.
— Ничего себе!
— По крайней мере, согласно нынешнему Проекту. Кто знает, может, когда доберемся до этого «Адама», будет изыскан способ вернуть к жизни и миллиарды когда-либо существовавших эмбрионов? Чтобы потом вырастить их в лабораторных условиях.
Ингви был мрачен. Он напряженно думал о чем-то.
— Что такое? — спросил Голос. — У тебя был ребенок, умерший до рождения?
Ингви хмурил лоб и всё так же продолжал молча о чем-то думать.
— Можешь мне всё сказать, — продолжал любопытствовать Голос. — Через пару минут, когда ты уйдешь, я всё равно не буду помнить ни слова из того, что ты мне говорил.
— Как это?
— Таковы правила. Мне сотрут воспоминания о нашей беседе сразу после ее окончания. Как уже стирали много-много раз прежде. Это одно из условий работы в Архив-Службе. Человечество просто помешалось на тайне личной жизни, как это теперь называется.
— Ну хорошо. Просто дело в том, что я… — Ингви неожиданно для самого себя покраснел. — Я не знаю… Она вообще-то не должна была забеременеть после того случая в сарае. Мирослава, о которой я говорил. Но знать наверняка я этого не могу, понимаешь? На следующий день я был вынужден с ней разлучиться. И так и не смог вернуться из-за того ублюдка со стрелой.
— Понимаю.
— Я ведь совершенно ничего не знаю о том, что с ней было после моего отъезда! Может, у нее родился ребенок? Или она пошла к знахарке вытравливать плод. Сообщил ли ей вообще кто-нибудь о моей смерти? О Боже… может быть… может быть, она всю свою жизнь думала, что я ее бросил!
Ингви зарыдал. К нему только сейчас начало приходить осознание всего произошедшего.
— Ну что ж, — ответил Голос. — В Сети, в разделе про воскрешения, год назад был размещен анонс: «Ингви, сын Аки. Датчанин. Погиб от руки неизвестного 15-го сентября 1017 года на Иордане, близ Иерусалима». И фотка твоей физиономии, реконструированной по ДНК. Так что теперь-то она в курсе.